Старикова Галина Геньевна

кандидат философских наук, доцент

Харьковский национальный университет радиоэлектроники

Украина, г. Харьков

  Аннотация. Статья посвящена проблемам естественной лингвистики – современного направления в исследованиях феномена естественного языка. Анализируется возникшее в рамках антропологического поворота в философии языка понятие естественной лингвистики. Представлен ряд современных концепций, которые подходят к изучению феномена языка с данной точки зрения. Начало такому подходу было положено в теоретических разработках В. Гумбольдта, современное представление о языке как продукте социального и культурного развития мы встречаем у М. Фуко и других философов.

 Ключевые слова: естественный язык, естественная лингвистика, лингвокультурный подход, антропологический поворот в лингвистике.

  Формулировка принципа антропоцентричности и антропоморфности языка определила не только новый аспект лингвистических поисков, это привело к новому пониманию и трактовке традиционных лингвистических понятий, в том числе и понятия естественного языка. Проблема специфики человеческого языка, его глубинной сущности – очень древняя и, в то же время, сравнительно новая для философии проблема. С одной стороны, феномен языка серьезно интересовал философов периода классической античности (Сократ, Платон и особенно Аристотель), когда были разработаны первые лингвофилософские концепции. С другой стороны, углубленный философский анализ языка стал возможен лишь к концу XIX века в связи с активным развитием филологии и лингвистики. Однако следует отметить, что философские направления и концепции, связанные с изучением языка и языковой деятельности (все разновидности неопозитивизма, герменевтика, структурализм и постструктурализм), как правило, основное внимание обращали либо на язык науки, либо на язык как таковой, абстрактный и универсальный для всего человечества феномен вне естественной среды его «обитания». И лишь к концу ХХ века формируется специфическое направление в лингвистических исследованиях, получившее название «наивной», или естественной лингвистики. Если научно-лингвистические, структуралистские, когнитологические, позитивистские подходы стремятся рассмотреть язык «со стороны», извне (но при этом пользуясь тем же языком), то естественная лингвистика бытует внутри самого языка, является его неотъемлемой, хотя и неявной, имплицитной частью. Для нее интерес представляют образы языка, запечатленные в самом языке. Иными словами, естественная лингвистика – это нерефлектирующая рефлексия говорящих, спонтанные представления о языке и речевой деятельности, сложившиеся в обыденном сознании человека и зафиксированные в значении металингвистических терминов, таких, как язык, речь, слово, смысл, значение, говорить, молчать и др. Как представлял себе язык-речь человек, ничего о языке не знавший, но им владевший? Как воспринимал он сам звуковой поток – расчлененно или целостно? Эти и многие другие вопросы, не рассматривались ранее ни лингвистами, ни философами.

  Когда физик изучает электричество, его мало интересует значение слова электричество в обыденном языке. Однако в гуманитаристике ситуация иная. Например, эпистемолог обязан представлять себе значение глагола знать во всех его вариантах, поскольку эпистемология как раз и изучает вопрос о том, что значит знать нечто, как мы достигаем этого знания, где границы знания и т.п. В языкознании и в философии языка таким первичным вопросом является вопрос о значении и употреблении слова язык.

  Традиция выяснять смысл терминов, исходя из их обыденного значения, была заложена Аристотелем. Этот подход в философии сохранился до сих пор, например, в герменевтике или аналитической философии. Так, для уяснения смысла слова язык немецкие герменевты начала XIX века анализировали древнегреческое понятие логос, которое происходило от слова legere (лат. вариант - класть), означавшего: 1) соединяющую и разъединяющую, различающую, создающую («кладущую», legende) и анализирующую (zerlegende) деятельность духа, то есть рассудок; 2) продукты и предметы рассудка, т.е. умозрительные и теоретические дисциплины; 3) тот продукт рассудка, который одновременно и является органом этой деятельность, то есть собственно язык [1, c. 195]. Так, аналитическая философия стремилась «вывести» язык из-под обыденного словоупотребления, «избавить» точную научную терминологию от искажений и нюансов повседневного языка. В результате «логического анализа» (в смысле Фреге, Рассела и Уайтхеда) устраняется неадекватность обыденного языка (этим ограничивается Витгенштейн) и выводится «истинная» форма фактов (Рассел) (см. также понятие philosophical elucidation of language Айера). А при «концептуальном анализе» (Мур) устанавливается, какие правила обыденного языка нарушены в философских высказываниях типа: Материальных предметов нет или Время не является реальностью. 

  Мы же хотели бы проанализировать свойства человеческого языка, подаваемые через призму обыденной речи о языке, то есть в рамках так называемой естественной, или «наивной», лингвистики. Естественная лингвистика тесно переплетается с лингвистикой «научной», теоретической, хотя последняя до конца ХХ века практически игнорировала «наивную», «естественную» составляющую языка. В связи с этим следует обратить внимание на тот факт, что лингвисты (психологи, философы, когнитологи и др.) стараются максимально четко разграничить понятия речь и язык. Однако «наивной» лингвистике (художественной и обыденной речи) такое разграничение чуждо, и языком часто называют результат речевой деятельности, то есть речь. Следовательно, обыденное сознание видит язык через призму речи.

  Язык составляет один из основных признаков, выделивших человека из мира живой природы и придавший духовному началу физическое обличье. Как и человек, язык соединяет в себе материю и дух, он воспринимается одновременно и умом, и органами чувств. Этот дуализм языка, повторяющий двойственную природу человека, отражен почти во всех его научных дефинициях. Так, Н.В. Крушевский достаточно полно выразил в своей дефиниции языка этот дуализм: «Язык представляет нечто, стоящее в природе совершенно особняком: сочетание явлений физиолого-акустических, управляемых законами физическими, с явлениями бессознательно психическими, которые управляются законами совершенно другого порядка». И хотя язык конвенционален, а человек органичен, в саму природу человека внедрена возможность семиозиса, а в природу языка органическое единство звука и смысла, в котором берет свое начало языковой знак. М.О. Гершензон писал: «Все духовное творчество человека коренится в природе и все ныне организованные деятельности его, столь сложный и сознательные… родились из непроизвольных побуждений», он считает, что «первоначальный звук» рождается как непроизвольное телодвижение гортани и «разрешает тягостное напряжение чувства», одновременно вынося чувство наружу, «ставя его пред человеком». «Для того чтобы звук удовлетворял личность, то есть возможно полнее разрешал напор чувств и возможно целостнее выражал его вовне, он должен был воплощать в себе именно личное состояние духа. Напротив, социальный интерес побуждал обезличивать звук, потому что звук совершенно личный не пригоден для общения. Только звук, вмещающий родовое ядро чувства, понятен всем» [2, с.127-128]. 

 В естественной лингвистике выделяют такие значения слова язык: (1) система словесного выражения мыслей, служащая средством общений людей; (2) разновидность речи, обладающая теми или иными характерными признаками: стиль, слог и т.п.; (3) собственно средство общения, не обязательно вербального (язык музыки, язык танца).

  Интеллект больше любит вещи, чем процессы и свойства, а языковые объекты не обладают независимой реальностью. Чтобы стать предметом размышлений и речи, лингвистический язык как абстракция должен быть овеществлен, что и делает метафора, помещая абстракции в трехмерное пространство. «Абстрактные идеи – это лишь наименования. Если бы мы непременно хотели подразумевать под ними нечто другое, мы были бы похожи на художника, который упорно желает нарисовать человека вообще и тем не менее всегда рисует лишь индивиды» [3, с. 244].

 Образы языка, овеществленные инструменты означивания, меняют «прототипический контекст интерпретации», по словам Баллмера. Одни образы орнаментальны, будучи «ментальной роскошью». А другие являются «несущими конструкциями дискурса», и слово в них – не знак готовой мысли, а «средство добывать ее из рудников своей души и придавать ей высшую цену» [4, с.152]. «Рабочие» образы слова язык являются не аберрациями буквального смысла, а непосредственной данностью мысли; мышление совершается в образах, которые только задним числом оцениваются как тропы.

  В языкознании особенно часто язык представляется как игра, живой организм, культурное достояние, выражение ментальности или «духа» народа (В. фон Гумбольдт), духовный принцип человека, коллективный продукт истории, символический ключ к культуре, символ социального статуса, носитель социализации, средство для достижения групповой солидарности, инструмент для снятия агрессивности, средство психотерапии, инструмент власти, уменьшенная копия действительности и т.д. В концепции, разработанной В. Гумбольдтом в конце XIX века, впервые была сформулирована идея о творческом и активно-деятельном характере языка, об обратном воздействии языков на национальный дух и интеллектуальный уровень народов. Две стихии – язык и духовная деятельность – попеременно обусловливающие друг друга, поочередно дающие друг другу импульс для дальнейшего развития, в то время представлялись ему «узлами, упорно не дающими себя распутать». Вместе с тем, несмотря на невозможность вникнуть в сущность явлений и предугадать их, в сочинениях В. Гумбольдта со всей очевидностью раскрывается цикличность движения: с одной стороны, язык как создание индивидов и творение наций «всегда… опирается на совокупность человеческой духовной силы» [5, с. 66]; с другой стороны, сам язык воздействует на человека и человечество, и «главное воздействие языка на человека обусловливается его мыслящей и в мышлении творящей силой; эта деятельность имманентна и конструктивна для языка» [5, с.58].

  Ядром гумбольдтовской концепции языка считается определение, ставшее монументальным моментом истории языкознания: «Язык не есть продукт деятельности, а деятельность» [5, с.70]. Это определение уточняется в следующих словах: «Язык следует рассматривать не как мертвый продукт (эргон), но как созидающий процесс (энергейя)» [5, с.69]. Следует обратить внимание на важный нюанс в концепции Гумбольдта. Он размышлял о языке как естественном процессе, имея в виду именно естественный язык народа, а не литературную и т.п. его интерпретацию – мысль, которая была воспринята лингвистами лишь в конце ХХ века. Гумбольдт понимал язык как феномен, который «может родиться лишь благодаря одновременной самодеятельности всех» [5, с.65]. Важно отметить, что такой подход к языку был заложен еще в античности, в дискуссиях между аналогистами и аномалистами. Если первые исходили из понимания языка как системы четких правил, то вторые были сторонниками окказиональности и считали, что норма может быть выведена только из живой практики речи, не подчиняющейся правилам.

 На фоне предшествовавшей западной лингвистической традиции определение В. Гумбольдта было революционным и до настоящего времени сохранило потенциал продуктивной научной модели, отнюдь не став отжившим фактом истории познания. Вышеобозначенная антитеза «эргон-энергейя» предопределила дальнейшее развитие мысли: последующие лингвистические учения разделились по двум основным направлениям, обозначенным В. Гумбольдтом. Преобладала, несомненно, тенденция изучения продуктов языковой деятельности – она доминировала в сравнительно-историческом языкознании; в концепции Ф. де Соссюра и трудах Женевской школы; в функциональном структурализме Пражского лингвистического кружка; в американском дескриптивизме; французском структурализме и постструктурализме.

  До середины ХХ в. гумбольдтовская традиция в философии языка практически не поддерживалась и не развивалась. Однако еще на рубеже ХIХ-ХХ вв. она оказалась плодотворной, например, для отечественной философии и лингвистики. Так, известный языковед, философ, фольклорист А.А. Потебня понимал язык как силу, творящую и преобразующую мысль. В своей книге «Мысль и язык» он утверждал, что язык не есть отражение миросозерцания, а слагающая его деятельность [4, с.156]. Оригинальным преломлением гумбольдтовских идей стала так называемая «философия имени» - самобытное течение в русской философии 10-20-х гг. ХХ в., представленное трудами П.А. Флоренского, С.Н. Булгаков, А.Ф. Лосева. Эти искания русских философов соотносятся с некоторыми позициями Марбургской школы, например, с идеями Э. Кассирера о семантическом и магическом использовании слова. «… Магическая функция слова явно доминирует над семантической функцией» [6, с.159]. Возник так называемый «гумбольдтовский ренессанс».

 Аналогично понимает языковой процесс М. Фуко: «Грамматические структуры языка оказываются априорными предпосылками всего, что может быть высказано» [7, с.321]. По мысли французского философа, язык связывается с цивилизациями на уровне достигнутого ими познания через дух народа, который их породил, одушевил и может узнавать в них себя (языковая и т.п. самоидентификация). Язык, став «весомой и плотной исторической реальностью», образует вместилище традиций, привычек мысли, «темного духа народов» и вбирает в себя «роковую память, даже не осознающую себя памятью». «Выражая свои мысли словами, над которыми они не властны, влагая их в словесные формы, исторические изменения которых от них ускользают, люди полагают, что их речь им повинуется, не ведая о том, что они сами подчиняются ее требованиям» [7, с.321]. 

  Разработка методологически обоснованного подхода к предложенной проблеме опирается на культурно-лингвистический подход к науке. В языке каждого народа существует глубинный слой, из которого и «вырастает» и на котором базируется естественный язык. Этот слой включает имплицитные компоненты, неосознаваемые структурные и семантические предпосылки языка. Такое представление о фундаментальной и, одновременно, активной роли языка в функционировании культурных феноменов (таких, как искусство, наука, философия) может стать основой для дальнейших исследований данного феномена на стыке лингвистического, философско-аналитического, структуралистского и культурологического подходов.

  Итак, во второй половина ХХ века традиция изучения языка «в самом себе и для себя», доминировавшая в лингвистике предшествовавших десятилетий, отчасти сменилась тенденциями, идущими от Гумбольдта и концептуализирующими язык как энерджейя, как метаструктуру, которая детерминирует социально-исторические структуры и обладает опережающим потенциалом и прогностической валидностью. Это междисциплинарное направление представлено исследованиями в области философии (М. Фуко, Ю. Хабермас), филологии (Н. Хомский), психологии и психолингвистики (Б. Уорф, М. Коул, С. Скрибнер и др.) и в области художественного осмысления действительности (в литературе). Это ознаменовало формирование и утверждение в современной лингвистике и философии языка антропологической парадигмы, которая задает новые направления и новую методологию в лингвофилософских исследованиях.

Литература:

1. В.З. Демьянков. «Семантические роли и образы языка». – Язык о языке. Сб. ст. / Под общ.рук. и ред Н.Д. Арутюновой. – М.: Языки русской культуры, 2000. – с. 193-270. 

2. Гершензон М.О. Демоны глухонемые // Записки мечтателей, № 5, 1992. – с. 35-41.

3. Кондильяк Э.Б. де. Логика, или начала искусства мыслить // Кондильяк Э.Б. де. Сочинения в трех томах. М., 1983. Т. 3. - С. 183-270. 

4. Потебня А.А. Мысль и язык // Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976. С. 35-220. 

5. Гумбольдт В. фон. – Избранные труды по языкознанию. – М.: Прогресс, 2000. – 416 с. 

6. Кассирер Э. Техника современных политических мифов // Вестник МГУ, Философия, 1990, №2. – с.159. 

7. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / М. Фуко. – СПб.: A-cad. – 1994. – 345 с.