УДК 81-13, 165.12

Старикова Г.Г.

кандидат философских наук, доцент кафедры философии

Харьковский национальный университет радиоэлектроники,

г. Харьков, Украина

 

  Аннотация: Статья посвящена одной из актуальных проблем современной философии языка – проблеме концептуализации в языке предметов и явлений объективной действительности. Эта проблема рассматривается через призму концепта «пространство». Анализируется сформировавшаяся в индоевропейских языках дихотомия понятий «ментальное пространство» и «пространство-Универсум». Рассматривается возможность применения аутопоэзиса при исследовании данной проблемы.

  Ключевые слова: естественный язык, объективная реальность, семантика, референция, концепт пространства, аутопоэзис.

  Вступление. Концептуализация объективной реальности в естественном языке является одной из существенных проблем, интересующих современную лингвистику и философию языка. Особую актуальность эта проблема обрела в связи со сменой парадигм в современной лингвистике. Структуралистски ориентированная лингвистика (Соссюр, Хомский и др.) рассматривала язык как отдельный целостный «мир» со своими особенностями структуры, принципами и закономерностями функционирования, причем основным предметом исследований были именно структурные особенности. Язык воспринимался исследователями как особый, самодостаточный объект, по типу «третьего мира знаний» у К. Поппера, его связи с действительностью сводились к минимуму… С возвратом лингвистики к принципам Гумбольдта в конце ХХ века ведущей парадигмой становится культурологическая, этноцентрированная парадигма. Согласно этой концепции, язык рассматривался, в первую очередь, как производная национальной культуры. Однако такой подход неявно подразумевал и определяющую роль в формировании языка более широкого внешнего фона, а именно, окружающей реальности. Именно такое видение проблемы происхождения и развития естественного языка распространилось в лингвистике в последние десятилетия. Поскольку воздействие внешней среды находит свое отражение, в частности, в способах концептуализации характеристик этой среды в языке, данная проблема обрела особую актуальность для современной философии языка. Одним из базовых концептов в этой сфере является концепт пространства. Поэтому целью данной работы является анализ существующих в естественном языке, в целом, и в различных национальных языках, в частности, способов и приемов концептуализации пространства, а также получаемых в результате различных концептов.

  Современные исследователи предлагают рассматривать концепт «пространство» в сопоставлении с близким к нему концептом «мир». В духовной культуре, в художественном творчестве давно уже произошло ментальное расширение первичного концепта, т.е. понятия «мир как обжитое место», и параллельное формирование двух понятий – «ментальный мир» и «мир – Вселенная, Универсум». Прообраз этого процесса можно проследить в развитии и внутреннем устройстве естественного языка. Данные варианты концепта «пространство» нашли свое воплощение в двух подсистемах естественного языка – «семантике» и «референции» (по терминологии Ю.С. Степанова) [1, с. 6]. Теория семантики рассматривает значения языковых выражений в том виде, как они сложились на протяжении длительного времени и закрепились в системе языка. Теория референции рассматривает приложения языковых выражений к объектам мира, как эти приложения складываются в актуальной речи (т.е. в естественном языке); она исследует «возврат» сложившихся в системе языка выражений к действительности, о которой человек говорит в данный момент.

  В семантике процесс освоения мира прослеживается по линии грамматической категории, называемой категория «личности-безличности». Эта категория градуируется по линии пространственной определенности объекта, или, реже, пространственно-временной определенности, т.е. как бы по линии контуров вещи, по степени ее выделенности из фона. Следует отметить, что неосознаваемый процесс «выделения предмета из мира», определения его границ субъективно-национален, специфичен для каждого языка: один народ видит одни свойства, другой – совершенно другие. В древних индоевропейских языках сфера этой категории – как внешний, природный мир, так и внутренний – но тоже природный, а не «ментальный» мир человека. Так, равно безличными будут предложения На дворе морозно и На душе мерзко. Лингвисты считают, что предикаты этих предложений происходят от одного и того же индоевропейского корня merg-\\morg-, и, следовательно, слова морозить и мерзить – «вызывать отвращение», как бы «вызывать мороз в душе» - это, в сущности, варианты одного и того же слова [1, с.7]. В европейских языках таких примеров множество, и мы видим, что в них перед нами предстает внутренний мир человека, освоенный по образцу внешнего. Но этот внутренний мир – все еще не вполне «ментальный», это – не мир мыслей, логики, а мир неких внешних сил, вызывающих состояние духа и чувства.

  Референция, в отличие от семантики, имеет дело не с пространственной определенностью вещи, а с логической определенностью. Так же, как и семантика, референция может градуироваться по определенности, но при этом результатом будет та или иная степень возможности идентифицировать вещь или лицо, о которых идет речь. По линии референции мир осваивается человеком «от себя», от ближайшего пространства, - к пространству «вне себя», к более дальнему. Но результатом освоения оказывается уже создание не «мирочувств», а подлинно ментального, логического мира. При рассмотрении этого процесса следует обратить внимание на две особенности. Во-первых, ментальное, или «идеальное», или воображаемое пространство формируется именно как пространство референции, т.е. в формах языка. Во-вторых, ему предшествует, под ним лежит, пространство семантики, т.е. мыслимое именно как видимое пространство, в котором размещены «вещи». В-третьих, в семантическом пространстве выделяется некое ядро – концепт «место». В истории культуры неоднократно наблюдаются такие представления о месте, в которых оно мыслится как некое «пустое пространство, в котором можно размещать и передвигать «вещи». Но формы языка, о которых идет речь, говорят о другом: «вещь» и «место», по-видимому, в древнейших доисторических представлениях соединены.

  Именно такое представление мы находим, притом уже в обработанной концепции, у Аристотеля: «Место кажется чем-то особенным и трудным для понимания оттого, что имеет видимость материи и формы, и оттого, что в находящемся в покое объемлющем теле происходит перемещение движущегося (тела)... представляется, что место – это не только граница сосуда, но и лежащее между ними, как бы пустота. Подобно тому, как сосуд есть переносимое место, так и место есть непередвигающийся сосуд… Место существует вместе с предметом, так как границы (существуют) вместе с тем, что они ограничивают» [2, с. 132]. Невозможность существования «места», или «пространства», независимо от материи (т.е. как бы «пустого места» независимо от «вещей», в нем находящихся) была концептуализирована в теории относительности. С философской и культурологической точки зрения интересно, однако, что прообраз этой идеи содержится уже у Аристотеля, и в предыстории всех концептов – в формах языка (имеются в виду «внешние» формы – звуковой строй языка и фонетический облик слов, обеспечивающий их различие). 

  Аналогично тому – доисторическому – процессу, который запечатлен в формах языка, происходит исторический процесс освоения пространства мира и, параллельно с этим, процесс создания ментального, логического мира. Первичный концепт «Мир как то место, где живем мы, «свои»» и концепт «Мир – Вселенная, Универсум» связаны в самом прямом смысле слова отношениями расширения в пространстве (в этом смысле показательны варианты слова «мир» в старорусском языке: «миръ» как покой, отсутствие войны, и «міръ» как вселенная, весь земной шар): осваивается все более обширное пространство, черты первоначального «своего» мира распространяются на все более далекие пространства (так расширяется мир для растущего ребенка), а затем, когда физическое освоение за дальностью пространства становится невозможным, освоение продолжается мысленно, путем переноса, экстраполяции уже известных параметров на все более отдаленные расстояния. В сущности, этот процесс напоминает логическую индукцию и совершается по принципу, существующему в «уме» обывателя, «жителя мира»: «Подобно тому миру, в котором я действительно живу (хожу, действую), устроен также более отдаленный мир, в котором я могу жить, и еще более отдаленный мир, который я могу представить себе только лишь – и единственно – в мысли» [1, с. 11].

  Черты обжитого мира переносятся на гораздо более широкий мир, где человека нет и где он, может быть, никогда не будет. И это утверждение не является метафорой, данный процесс запечатлен во внутренней форме древнейших обозначений «вселенной, универсума». По выражению К. Бака, автора знаменитого «Словаря синонимов в главных индоевропейских языках», проанализировавшего различные проявления данного концепта, большой мир, вселенная, космос представляется человеку – в разных языках – как бы «наблюдаемым с земли». Даже в абстрактном философском контексте у Аристотеля сохраняется эта внутренняя форма: «весь вокруг земли (лежащий) космос». Та же форма проступает в старославянском и древнерусском предшественнике слова «вселенная» - буквально оно обозначает «заселенная» (ср. вселять), которое первоначально являлось простым переводом греческого слова «ойкумена», с тем же значением «обитаемый мир». Следовательно, первоначальное значение русского термина «вселенная» – это именно обитаемый, освоенный человеком мир.

  Перенос параметров обитаемого мира на мир, только лишь осваиваемый, запечатлен в развитии понятий о координатах пространства. Процесс, который можно назвать «индукцией пространственных представлений», в философской форме был завершен к XVII в. Различение «мира» и «универсума» засвидетельствовано документально в трудах Б. Паскаля и Г. Лейбница. При этом выяснилось, что «пространственное расширение» представлений о мире порождает целый ряд гносеологических и логических проблем, которые остаются весьма актуальными и в наши дни, более того, их актуальность становится острее.

   Одну из них афористически четко сформулировал Паскаль: «Пространством Вселенная (l’univers) охватывает меня и поглощает как точку; мыслью же я охватываю (=понимаю) ее» [цит. по 1, с.12]. У Паскаля здесь в обоих случаях употреблен французский глагол comprendre, который означает как «понимать», так и, по своему происхождению и первому значению, «охватывать, схватывать». Таково же, кстати, происхождение русского слова «понятие» и немецкого Begriff – буквально «схватывание». В настоящее время положение Паскаля составляет один из кардинальных пунктов семиотики и когнитологии (понимаемой как исследования знания в связи с языком). Сейчас оно приобрело следующий вид: некоторая семиотическая система (например, естественный язык) с семиотической точки зрения может являться системой интерпретации какого-либо объекта, и в этом смысле включать его в себя; при этом в пространственном (и некоторых иных) отношении эта же семиотическая система может сама включаться в данный объект.

  Поясним это отношение словами Э. Бенвениста, впервые его и сформулировавшего: «Если задаться вопросом… о соотношении языка и общества и о характере их взаимозависимости, то социолог… или тот, кто рассматривает этот вопрос в терминах пространственных отношений, отметит, что язык функционирует внутри общества, которое включает его в себя; он сделает отсюда вывод, что общество – это целое, а язык – часть. Но семиологический подход меняет это отношение на обратное, потому что только язык и дает обществу возможность существования. Язык – это то, что соединяет людей в единое целое, основа всех тех отношений, которые, в свою очередь, лежат в основе общества. В этом смысле можно сказать, что язык включает в себя общество. Таким образом, отношение интерпретирования, являющееся семиологическим, противоположно отношению включения - социологическому» [3, с. 86].

  Другая проблема, возникающая при расширении концепта «мир» до концепта «универсум», сформулирована Г. Лейбницем. В своем сочинении «Опыты теодицеи о благости Божией, свободе человека и начале зла» он писал: «Я называю миром (monde) все следствия и всю совокупность существующих вещей, чтобы уже нельзя было утверждать, будто могут существовать еще многие миры (mondes) в разные времена и в разных местах. Потому что все их в совокупности следует считать за один мир, или, если угодно, за один универсум (un univers)» [цит. по 1, с. 13]. Приведенные французские слова действительно имеют разное происхождение и значение. Le monde – «мир» восходит к латинскому mundus («мир как все»), l’ univers «универсум» – к латинскому universum. Это слово впервые ввел Цицерон как перевод греческого понятия «мир как целое», которое употребляли стоики. Цицерон образовал его, превратив в средний род и сделав существительным исконное латинское прилагательное universus, буквально значащее «весь, все, повернутые к одному (к одной точке, к центру)». Наречие, образованное от этой формы, universum, изначально означало «все вместе, единодушно, в одном порыве».

  Наконец, необходимо затронуть еще один аспект взаимоотношений человека с Миром, также находящий свое воплощение в языке. Мы имеем в виду аутопоэтическую деятельность человека, результатом которой и становятся сначала первичные слова-имена, а в дальнейшем – речь, язык и мышление. Аутопоэзис находит свое воплощение уже на уровне органов чувств. Так, С.И. Вавилов пишет: «Глаз нельзя понять, не зная Солнца. Наоборот, по свойствам Солнца можно в общих чертах теоретически наметить особенности глаза, какими они должны быть, не зная их наперед» [4, с. 120]. Рассуждения в этом направлении приводят к проблеме биологических основ эволюции, единства мира и, соответственно, к рассмотрению человека и результатов его деятельности как неотъемлемых составляющих этого мира, находящихся внутри, а не вовне, и определяемых законами и характеристиками мира. Вот как рассуждает по этому поводу Мерло-Понти: «Классическая наука сохраняла чувство непрозрачности мира, именно мир она намеревалась постичь с помощью своих конструкций, и именно поэтому считала себя обязанной отыскивать для своих операций трансцендентное или трансцендентальное основание. Сегодня же – не в науке, а в широко распространившейся философии науки – совершенно новым стало то, что эта практика конструирования берется и представляется как нечто автономное, а научное мышление произвольно сводится к изобретаемой им совокупности технических приемов и процедур фиксации и улавливания… Отсюда всякого рода метания и не имеющие видимой цели попытки. Сегодня, как никогда, наука чувствительна к интеллектуальным модам» [5, с. 9-10]. «Необходимо, - продолжает он, - чтобы научное мышление – мышление обзора сверху, мышление объекта как такового – переместилось в изначальное «есть», местоположение, спустилось на почву чувственно воспринятого и обработанного мира, каким он существует в нашей жизни, для нашего тела, - и не для того возможного тела, которое вольно представлять себе как информационную машину, но для действительного тела, которое я называю своим, того часового, который молчаливо стоит у основания моих слов и моих действий» [Там же, с. 11]. «… глубина, цвет, форма, линия, движение, контур, физиономия образуют как бы крону Бытия, и все они вплетены в его ткань» [Там же, с. 55]. И естественный язык является воплощением представлений человека об устройстве Бытия.

  Выводы. Итак, концептуализация пространства в естественном языке, с одной стороны, имеет общие для всех народов логические принципы и основания. С другой же стороны, представления о мире реальности и мире человеческих отношений сугубо национальны, определены спецификой условий формирования и историей развития народа. Для дальнейшего исследования данной проблемы мы считаем эффективным применение аутопоэтического подхода к изучаемым аспектам бытия естественного языка.

 

Литература:

1. Степанов Ю.С. Пространства и миры – «новый», «воображаемый», «ментальный» и прочие / Текст / Ю.С. Степанов // Философия языка: в границах и вне границ. Т. 1. – Харьков: «Око», 1993. – С. 3-19.

2. Аристотель. «Физика» / Текст / Аристотель // Собр. соч. в 4 т. – Т. 3. – М.: Мысль, 1981. – С. 98-141.

3. Бенвенист Э. Общая лингвистика /Текст / Э. Бенвенист. – М.: Просвещение, 1974. – 375с.

4. Вавилов С.И. Глаз и солнце / Текст / С.И. Вавилов. – М., Прогресс, 1982. – 152 с.

5. Мерло-Понти М. Око и дух / Текст / М. Мерло-Понти. – М., 1992. – 128 с.